Хорошо быть тихоней - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

По правде сказать, я не знаю, где они вообще к месту. Я не имею в виду, что ты не знаешь этих слов. Разумеется, ты их знаешь. Просто я никогда не слышал, чтобы хоть кто-нибудь употреблял слова «тучный» и «желтуха» в разговоре. Даже учителя. Тогда зачем вообще нужны такие слова, которые никто не может употребить, не чувствуя дискомфорта? Я просто не понимаю этого.

Я чувствую примерно то же самое, когда думаю о некоторых звёздах кино, на которых страшно смотреть. Некоторые из них — обладатели, по крайней мере, миллиона долларов, но они всё равно продолжают сниматься. Они ругаются с плохими парнями. Кричат на своих агентов. Дают интервью в журналы. Каждый раз, когда я вижу таких звёзд в журнале, мне становится ужасно жаль их, но я ничем не могу помочь. Никто не уважает этих бедняг, и, тем не менее, у них продолжают брать интервью. А в интервью все говорят одно и то же.

Поначалу они рассказывают, какие блюда они едят и в каком именно ресторане. «Я жевала китайский куриный салат и говорила о любви». А на обложках всегда что-то вроде: «…познала суть славы, любви и имела успех в новом фильме/сериале/шоу».

Наверное, это хорошо для звёзд — давать интервью. Так они заставляют людей думать, что они ничем не отличаются от нас. Но, честно говоря, я чувствую, что всё это большая ложь. Проблема в том, что я не знаю, кто именно лжёт. И не понимаю, почему все эти журналы успешно продаются. И почему леди на приёме у стоматолога так их любят.

В прошлую субботу я ходил к стоматологу и услышал этот разговор.

— Ты видела этот фильм? — женщина указала на обложку журнала.

— Да. Я смотрела его с Гарольдом.

— Что скажешь?

— Она просто прелесть.

— Согласна. Прелесть.

— О, у меня есть этот рецепт.

— Обезжиренное?

— Ага.

— Ты свободна завтра?

— Нет. Почему бы тебе не попросить Майка отправить это по факсу Гарольду?

— О'кей.

Затем эти леди стали говорить об одной звезде, и обе были о ней твёрдого мнения.

— Я считаю, что это позорище.

— Ты читала её интервью в «Домашнем очаге»?

— Несколько месяцев назад?

— Да.

— Позорище.

— А в «Космополитене»?

— Нет.

— Боже, это было практически то же самое интервью.

— Я не понимаю, зачем они вообще тратят на неё время.

Тот факт, что одной из этих леди была моя мама, особенно печалит меня, потому что моя мама красивая. И она постоянно сидит на диете. Иногда мой папа называет её красивой, но она не слышит его. Кстати, мой папа — очень хороший муж. Просто он прагматичный.

После стоматологии мама отвезла меня на кладбище, где похоронены многие наши родственники.

Мой отец не любит ездить на кладбище, потому что это его тревожит. Но я совсем не возражаю против таких поездок, ведь здесь похоронена моя тётя Хелен. Они с моей мамой были абсолютно разными. Хорошо, что тётя Хелен никогда не сидела на диете. И она была тучной. Эй, я сделал это!

Тётя Хелен всегда позволяла нам подольше не ложиться спать и смотреть «Saturday Night Live», когда мы были детьми. Она приглядывала за нами, пока родители ездили к друзьям пить и играть в настольные игры. А когда я был совсем маленьким, мне приходилось отправляться спать, пока мои брат с сестрой смотрели «Лодку любви» и «Остров фантазий». Я не мог оставаться с ними так поздно, а хотелось бы, ведь потом они иногда обсуждали эти сериалы.

Жаль, что теперь это лишь воспоминания. А может, и нет. Возможно, это просто факт, что мы любили тётю Хелен, особенно я, и у нас было время, которое мы проводили вместе.

Я не стану перечислять все моменты наших семейных телевизионных просмотров, кроме одного. Мне кажется, он может тебя немного тронуть. И хотя я не знаю тебя, возможно, то, о чём я сейчас напишу, поможет нам найти общие увлечения.

Вся семья сидела перед телевизором и смотрела последний эпизод сериала «M*A*S*H», и я никогда не забуду этого, хотя я был ещё совсем маленьким. Моя мама плакала. И сестра плакала. Брат цеплялся за последние остатки самообладания, чтобы не заплакать. А папа ушёл на кухню в один из последних моментов, чтобы сделать бутерброд. Сейчас я уже не вспомню многого о самом сериале, ведь я был ещё ребёнком, но до этого отец никогда не отвлекался от него, чтобы сделать бутерброд, только в рекламные паузы, да и тогда он чаще просил маму. Я зашёл на кухню и увидел своего папу нарезающим бутерброд… и плачущим. Он плакал даже сильнее мамы. Я не мог в это поверить. Когда он приготовил бутерброд, положил продукты обратно в холодильник, перестал плакать и вытер глаза, он заметил меня.

Он подошёл ко мне, хлопнул меня по плечу и сказал:

— Это наш маленький секрет, хорошо, чемпион?

— Хорошо, — сказал я.

И папа подхватил меня свободной от бутерброда рукой и отнёс в комнату, посадил к себе колени, и мы вместе досмотрели последнюю серию. Когда она закончилась, он подвинул меня, выключил телевизор и обернулся.

И папа заявил:

— Это была великая серия.

И мама сказала:

— Лучшая.

Сестра спросила:

— Как долго этот сериал шёл в эфире?

Мой брат ответил:

— Девять лет, тупица.

А сестра сказала:

— Сам ты… тупица.

Отец сказал:

— Прекратите сейчас же.

А мама сказала:

— Слушайтесь своего отца.

И брат ничего не сказал.

И сестра ничего не сказала.

И годы спустя я узнал, что мой брат был неправ.

Я пошёл в библиотеку, чтобы найти данные об этом сериале, и узнал, что тот эпизод, который мы смотрели, был самым культовым и успешным за всю историю телевидения, что я нахожу удивительным, потому что мне казалось, что только мы пятеро смотрели его.